Текст, который хотим вам предложить, нашел свое место не только в книге о. Вацлава Поплавского «Земные десятилетия». Многим ранее он был зачитан на симпозиуме, посвященном 100-летию со дня рождения блаженного Владислава Буковинского в Караганде.
«И тогда я почувствовал себя счастливым и благодарным Провидению за то, что Оно привело меня к этим бедным покинутым, но очень верующим и любящим Христа людям», — о. Буковинский. «Воспоминания»
Человеческое общество, особенно в трудные времена, всегда старалось обратить свое внимание на тех, кто своей жизнью делал для него добро, даже если это требовало больших жертв. Так было во всех сторонах жизни. Но особенно большую любовь испытывали современники к тем своим согражданам, кто старался укреплять духовность в сердцах людей, кто открывал людям глаза на самое необходимое в их жизни – веру. К таким людям относится священник Владислав Буковинский.
Прошло 30 лет после его смерти, и о нем немало сказано. Редко бывает так в истории Церкви, чтобы три десятилетия о человеке старались говорить все, кто его знал, кто жил бок о бок с ним и желали раскрыть страницы его жизни.
Прежде чем сказать об о. Буковинском еще несколько слов, хотелось бы вспомнить о полувековой истории того края, где ему пришлось жить, трудиться, радоваться, огорчаться. Край, который стал для него и домом, и тюрьмой, и местом огромного уважения и любви, край, земля которого приняла его на вечный покой. Этим краем стала та земля, которую мы сегодня называем Республикой Казахстан. Но в те, уже далекие годы, эта земля была частью огромной страны, о которой сегодня можно много говорить и спорить. В этой стране жили миллионы людей со всеми своими трагедиями, удачами, ненавистью и любовью. Гражданином этой страны был и о. Буковинский, как сам он об этом говорил.
Первое десятилетие 20 века принесло человечеству не только новую эру экономического развития, но и ввергло в пучину враждебности многие страны, народы которых безропотно приняли это. 1917 год был не только началом властвования несправедливости в обществах людей, но он открыл путь к ненависти, беспределу и полному грехопадению. Это отлично понимал молодой священник Буковинский, и уже заранее готовил себя к огромным испытаниям. Они начались там, на родной земле – Украине, а продолжились на многие десятилетия вдали от нее.
1945 год почти закончил страшенную бойню на огромной территории Земного шара. Перестали рваться бомбы, гореть человеческие тела в крематориях, литься слезы детей и матерей. Страна Советов вернулась к строительству своего «светлого будущего». Сторонники этого строительства должны были начать войну за умы человеческие. И, конечно, главным орудием в этой войне стала марксистско-ленинская идеология, которая должна была стать единственной идеологией не только в государстве, но и во всем мире. Из голов миллионов людей начали вытравлять понятия человеколюбия и примирения. Но, чтобы победить Божественную любовь, необходимо было уничтожить место, где она зарождается – Церковь. Так был определен враг номер один по всей огромной стране.
Уже первый арест и недолгое заключение подсказали о. Буковинскому, как и многим священникам того времени, что испытания подошли к ним вплотную. Но Бог позволил ему еще почти четыре года отдать служению после первого освобождения. Зима 1945 года стала началом почти десятилетнего заключения и привела о. Буковинского с его товарищами в суровый Джезказган. Здесь в свинцовых шахтах непосильным трудом изнурялись сотни заключенных. И только смерть сурового самодержавца в марте 1953 года дала маленькую надежду на перемены. Что представляла собой страна – историками уже подробно рассказано. Со смертью Сталина в жизнь людей вкралось еще более страшное чувство – страх неведомого. Одна часть общества верила в лучшие перемены, другая – замерла в ожидании чего-то более страшного. Но в целом, по всей стране лагеря ждали свободы. И казалось, она пришла, потому что навечно закрылось недремлющее око исполина на глиняных ногах. Шли мучительные недели, и весь мир жил ожиданием и мучился вопросом – в чьи руки попадет власть в затянутой колючей проволокой стране. Принято считать, что ее взял в свои руки сразу Хрущев. Но помню многих, кто с наганом в руке на своих заседаниях старался взять верх. Первая амнистия для заключенных была издана Маленковым. И только к концу апреля 1953 года мир услышал имя главы государства.
В далекий от Москвы, свинцом присыпанный Джезказган, вести доходили медленно. В марте 1954 года страна встряхнулась от прошлого и почувствовала довольно сильную и свежую струю в воздухе. Партия словами Хрущева призвала взяться за распахивание целинных земель Казахстана и Приуралья. В наш край хлынули потоки людей и техники. А край жил еще системой комендатуры в каждом селе переселенцев. Только знаменитый съезд партии и хрущевское смелое осуждение сталинизма окончательно подорвало фундаменты страны лагерей. Июльская амнистия Хрущева 1954 года чуть приоткрыла двери тюрем и лагерей для религиозных заключенных. И о. Буковинский вместе со своими товарищами почувствовали приближение свободы.
Страна ликовала. Все больше и больше пустели зарешеточные территории. Но многое о свободе было только на бумаге. Освобожденным священникам не разрешалось въезжать в европейскую часть Союза. Коммунизм не мог строиться, когда рядом были люди доброй воли, любящие Бога, желающие поделиться Правдой, но не коммунистической. Так о. Владислав прибывает в новый индустриальный город Казахстана – Караганду. Первый этап его душепастырской работы в Казахстане длился только четыре года (сентябрь 1954 – декабрь 1958). Затем третье заключение по декабрь 1961 года. Но именно этот год был годом, давшим о. Буковинскому самые плодотворные дни и месяцы работы, полную отдачу себя верующим, поездки в Польшу. И это полных тринадцать лет. Но сколько было в них и радостных дней, и печальных, и, конечно, месяцы болезней, порой очень трудных.
Хотелось бы в нескольких строчках коснуться того, что представлял собой край, сама Караганда, люди, живущие здесь, в который и пришел о. Буковинский. Говорить о вековой истории моего Казахстана я не собираюсь, разве что начать с 20 века. Помним, что Казахстан присоединился к России около 1860 года. Советская власть установилась здесь в начале 1918 года. До 1925 года Казахстан не имел своего названия. С 1936 года он становится Республикой Союза. Сталинская идея перемешивания всех народов страны привела сюда тысячи людей разных национальностей. Заселение земель Казахстана шло насильственно народами с Украины, Прибалтики, Кавказа, а затем и Запада. Уже много написано о страданиях, унижениях, трагедиях наций. Среди них и судьба моих предков – поляков. Как бы ни старалась власть Советов вытравить из умов людей мысль о Боге, религиозные чувства здесь крепко держались в сердцах людей. По воле Божьей именно к этим сердцам искал дороги и тропинки о. Буковинский. В своих «Воспоминаниях» он хорошо передал глубокую веру многих, а своей любовью помогал эту веру утверждать в новых поколениях. В 1936 году не только казахстанские степи заселялись переселенцами, но и Караганда, как будущий угольный центр страны, который нуждался в рабочей силе. Туда направлялись властями сотни семейств, в том числе немцев и поляков. Именно они нуждались в душепастырской работе о. Владислава. И именно они в нём увидели впервые католического священника через 20 лет, может и больше, после изгнания из родных мест. Но это отдельная тема размышления. И вновь повторяю, что об этих годах много рассказано, написано, но каждый излагает свои суждения, конечно, по-своему. И мои рассуждения, которые опираются на дневниковые записи, тоже несут в себе личное умозаключение и личное видение событий.
Каким запомнился мне о. Владислав Буковинский, что отложила в себе память зрительная и умственная, сейчас трудно полностью восстановить. К сожалению, мое увлечение в молодости вести дневниковые записи не дало нужного результата, так как из-за боязни навредить всем, с кем мне приходилось встречаться в религиозной среде, многое было мной сожжено. Причины – боязнь обысков. К тому же, в молодости мы все увлекаемся писаниной, в которой перемешивается личное, что затем необходимо выбрасывать. Но самое обидное то, что в те годы мир воспринимался мной совершенно по-иному, и писалось больше о каких-то лирических чувствах, о поэзии, чем о беседах со священниками. Разве в 18 своих лет я мог думать, что каждая минута встречи с о. Буковинским и другими отцами так нужна будет мне. Да и сам в те годы я не мог верить, что на 57 году своей жизни все-таки возьму на себя обязанности священства. Когда напрягаю память, я вижу перед собой мужчину добротного телосложения, высокого, плечистого, с очень уверенной и смелой походкой. Сколько помню о. Владислава, голова его была чисто выбрита. Порой казалось, что в его макушке отражалось солнце и все голубое небо. Его разговорный и певчий голос я бы назвал баритоном, с таким каким-то присущим ему «чоканьем» — то есть произношением вместо «ц» — «ч». Мое имя он произносил как-то «Вачко». Его глаза часто прищуривались чуть-чуть, как будто хотел сказать: «Я вижу тебя». А иногда они широко раскрывались, словно желали дать возможность собеседнику глубоко в них заглянуть. По выражению лица его можно было сразу понять, о чем он будет говорить, то ли об очень важном, то ли о чем-то смешном. Смех его был тоже каким-то особым, непринужденным, но выливающим радость изнутри. Он очень умел удивляться, особенно если это касалось чего-то красивого, нового им увиденного. Во всем любил порядок. Особенно при подготовке к Мессе. Помню, даже в тесных комнатах какого-нибудь дома, он не начинал Евхаристию, пока не постоит минуту, не присмотрится ко всем присутствующим и не расставит всех по своему усмотрению. Последние годы, когда болезнь очень изменила его внешность, был также жизнерадостен, хотя руки свои старался прятать, так как пальцы были очень распухшими. Удивляло его знание и интерес ко всем сторонам жизни: искусству, живописи, культуре, истории, театру, кино. Помню, как однажды он спросил меня, хожу ли я в театр и люблю ли кино. Откровенно говоря, я не знал, как вести себя, хотя был страшным любителем кино и театра. И вдруг, о. Буковинский говорит: «А знаешь, я недавно был на оперетте Кальмана «Принцесса цирка» — это забавная вещь». И тут же пропел что-то из оперетты. Я знал, что он посещает кино, особенно, мне кажется, любил он бывать во Дворце горняков, в то время только что построенном. Я это воспринимал как может даже необходимость в его жизни. Ведь священников обвиняли власти в их скрытности, его упрекали, что он ведет молодежь во тьму, не позволяет жить полной жизнью. Зная, что каждый его шаг прослеживается, о. Буковинский и старался показать свой интерес к жизни, которой жила наша страна. Потом на допросах ему это часто помогало защитить себя и показать, что он полноправный гражданин и даже помогает строить будущее, но с помощью Божьей.
Эрудиции о. Буковинского удивлялись многие, в том числе и его коллеги священники. Мне вспоминается рассказ одного из священников, который вместе с отцами Буковинским, Джепецким, Кучинским разделял труд в Джезказганских шахтах. Это о. Михаил Воронецкий. Он тоже был ксёндз удивительной судьбы и стойкого характера. После освобождения он с Божьей помощью сумел вернуться в Белоруссию и получить приход, довольно большой, в Ружанах. В апреле1990 года, когда в Белоруссии в г. Гродно церковным властям удалось получить разрешение на открытие Духовной семинарии, о. Михаил Воронецкий был приглашен духовным отцом тогдашним епископом Тадеушем Кондрусевичем. Там я и встретил о. Воронецкого. Узнав, что я знаком был с о. Буковинским, он пригласил меня на духовную беседу, а затем много рассказывал о совместно прожитых годах с о. Буковинским. И рассказал, как однажды все заключенные священнослужители разных конфессий, а были там православные, католики, протестанты, мусульмане и другие, с огромным удовольствием и интересом прослушали конференцию о. Буковинского. Были в лагере свободные дни какого-то советского праздника. А время приближалось к большому церковному празднику. О. Владислав предложил желающим прослушать его конференцию. В своей книге он об этом случае не вспоминает. Но о. Воронецкий с таким удивлением рассказывал об услышанном, что ему на долгие годы запомнилось. А ведь под рукой о. Буковинского, конечно, не могло быть никакой вспомогательной литературы. Сейчас не могу вспомнить, на какую конкретно тему слушали все эту конференцию, но по словам о. Воронецкого, всех удивляла память о. Буковинского. Он без каких-либо записей раскрыл исторические условия крещения Руси и Польши. Так эрудированно преподнес значение Евхаристии, что потом еще долго в лагере говорили и обсуждали этот случай. Конференция, кажется, шла несколько дней, и все эти дни о. Буковинский не переставал удивлять своих слушателей феноменальной памятью на все имена, годы, фамилии.
Его на редкость крепкую память помнят многие, кто с ним встречался. Ему достаточно было увидеть раз человека, как это лицо запечатлялось в его зрительной памяти надолго. Помню, что я тоже был удивлен во время нашей второй встречи. После первой встречи прошло больше года. И, конечно, я был уверен, что мне придется напоминать о себе отцу Буковинскому. Ведь столько людей мелькало перед его глазами. Но не успел я поздороваться с ним, как он в какое-то мгновение посмотрел на меня и воскликнул: «А, Вачко из Акмолинска!». Удивлялись его памяти и следователи, и судьи во время процессов, потому что он свободно мог привести пример с точными историческими данными и фамилиями. Что касается моей первой встречи с отцом Буковинским, то это относится, наверное, к маю 1957 года. Уже в нашем Зеленом гае с 1955 года работал отец Бронислав Джепецкий. Он успел нас многих из молодежи окрестить, миропомазать. Я уже считался довольно опытным католиком, потому что знал на память многие молитвы, песни, что другим было сложнее. Поэтому мое желание попасть на исповедь к отцу Буковинскому было скорее любопытством, чем потребностью. Но быть в Караганде и не попасть к отцу Владиславу было чем-то похожим на пословицу уже тех лет: «Быть в Риме и не видеть Папы Римского». Последующие мои приезды в Караганду я так же старался попасть к о. Буковинскому, хотя в городе были и другие исповедники. Еще до этого был на исповеди у о. Александра Хиры два, может три раза. Наверно, только раз у о. Александра Штауба, уже в то время старенького. Мне кажется, что они вели себя более конспиративно, и найти их приезжему было гораздо труднее, чем о. Буковинского.
Очень памятной для меня была может уже по счету вторая встреча в середине августа 1957 года. Наш настоятель Зеленого гая о. Бронислав Джепецкий, кажется, пригласил о. Владислава на несколько дней к себе. Может, решил показать свою новую часовню, которую пристроил к дому Кочмар Галины, у которой он жил, вернее у её престарелой матери Кравецкой. Мое село Каменка в нескольких километрах от Зеленого гая. В то время у нас в семье уже болел отец наш, и посещать храм он не мог. Мать наша была очень верующей и всегда старалась отцу давать возможность быть в исповеди. Для этого договорилась она с о. Джепецким на приезд к нам. В один из августовских дней она попросила меня поехать с нашим дядей Бернардом Яворским на лошадях за ксендзом так, как и договорилась. Приехав в Зеленый гай, мы узнали, что у о. Бронислава гость. Вскоре он меня позвал и сказал, что вместо него поедет о. Владислав. Лично я был очень рад, так как предчувствовал много услышать за пятикилометровую дорогу. Мы тут же выехали. Помню еще шутку о. Бронислава, когда о. Владислав спросил его, тяжел ли этот больной. На что о. Джепецкий ответил, что нет, он только в костёл идти больной, а дома ходит.
Многое можно было бы вспомнить из этого момента, но опять могу только удивляться памяти о. Буковинского. Вся наша дорога была занята слушанием его. Сначала, конечно, он поговорил с дядей Бернардом о многом. Но не очень долго. Видимо, объектом его интереса был я. Впервые мне стало известно, имя какого святого я ношу. Тут же перед моими глазами прошли удивительно описанные о. Владиславом события Х века в Чехии. Затем мы слушали о Голгофе и древе, которое нес Иисус. Подробно было нам рассказано о раннем утре Воскресения. И о многом, многом, чего нам в то время, конечно, не было откуда узнать, прочитать. Это была удивительная катехеза, длиной пять километров и глубиной в тысячелетие. А когда стали подъезжать к нашему дому, я снова увидел, как о. Владислав умел по-детски удивляться. В тот год шли обильные дожди, и наши огороды выглядели на редкость настолько богатыми, что не верилось такими видеть их в степях Казахстана. А огород был действительно на удивление. Еще зеленой была картофельная ботва, а между кустами картофеля красовалось множество подсолнечников. В середине огорода стояли высокие в самом расцвете так называемые китайские розы. Все это в лучах полуденного солнца завораживало. Увидев это, о. Буковинский почти вскрикнул извозчику: «Остановитесь, я посмотрю на это чудо». Телега остановилась. О. Владислав встал посередине телеги во весь свой рост, прищурил глаза и замер. Что его так удивило, было не сразу нам понять. Может после дымной угольной Караганды этот уголок показался ему райским. А может вспомнил хату в родном Бардичеве, украинские огороды и сады. Вскоре навстречу нам вышла из дома моя сестра, которую о. Владислав тоже знал. И к ней он обратился с вопросом: «Это твои руки сделали такую красоту?». За это я немного обиделся на отца, так как огород возделывался в основном мною, как самым младшим в семье. Старшие все были заняты на работе в колхозе.
Сколько было у меня встреч с о. Буковинским, может это не так важно. В те годы в Караганде я бывал довольно часто. Хотелось бы вспомнить, наверное, мою последнюю встречу с этим добрым пастырем. Было в ней что-то такое, что, может, в последующие мои годы отложило отпечаток, внесло коррективы в мои планы, дало повод задуматься над многим.
Было лето 1971 года. Я с трудом отыскал адрес, по которому проживал в то время о. Буковинский. Сейчас я бы не вспомнил этот район Караганды. То ли это по улице Высоковольтной, то ли другой, но, кажется, рядом было кладбище. Точно не знаю какое – мусульманское или христианское. Хозяйка дома на вопрос, есть ли патер дома, долго держала паузу, а потом спросила, кто я. Я сказал имя и откуда. Она ушла, а я некоторое время стоял на веранде дома и думал о том, что будет отказ во встрече. Но хозяйка вышла и пригласила меня в дом. Я прошел в небольшую комнату, довольно тесно заставленную. У окна стоял стол, заполненный многими книгами, бумагами. Тут же стояла кровать, стулья, шкаф, на стене висел ковер. О. Владислав вышел из-за стола, мы поздоровались за руку. Целовать руки он не давал, во всяком случае мне, как другие ксендзы. А в то время считалось необходимым целовать у ксёндза руку. Первые наши минуты были как-то скованы. Может от того, что о. Владислав заметил мою неуверенность. Внешность отца была совсем другой. Полнота настолько была подчеркнута всем его движением, что он, кажется, оправдывался: «Немного приболел». В те годы мое знание польского языка было не очень большим, но отец всегда говорил со мной только по-польски, в редких случаях по-украински. По-русски я не помню, чтобы мы когда-либо разговаривали. Он отставил от стола стул, сел сам и мне предложил. Одет был в пижаму, и только в последнее мгновение, наверное, набросил на плечи пиджак. Мне казалось, что дышал он очень тяжело. По всему виду можно было заключить, что он не очень здоров, и чем-то даже расстроен. «Да вот, решил стать писателем», — шутливо начал он разговор. Что писал он, не знаю. Может именно тогда он заканчивал свои воспоминания, хотя, судя по публикациям, он писал их в Польше, в чем я сомневаюсь. Разговор наш немного оживился, когда отец спросил о моей работе. Узнав, что я работаю по своей специальности, почему-то поинтересовался, много ли у нас работает казахов и каковы мои взаимоотношения. Я знал, что сам о. Владислав очень любил встречаться с казахами, вести с ними беседу. Ему нравился этот край и ему хотелось больше знать о нем. Конечно, он не смог бы в то время сказать: «Менiн Отаным Казакстан». Уверен, что он бы назвал сегодня Казахстан своей второй родиной.
Скоро наш разговор принял совершенно другой характер. О. Владислав по-прежнему горячо о чем-то говорил, делился своими успехами в душепастырстве. Незаметно наш разговор перешел, можно сказать, в политическую плоскость. Мы обменялись с ним мыслями о недавнем пленуме партии, где очень подчеркнуто было сказано о повышении идеологического воспитания масс. Все газеты того времени были залеплены разными тезисами на эту тему. Конечно, отец просматривал их, ибо не смог бы так свободно обсуждать эти проблемы. И, действительно, политическая обстановка в стране была накалена очень. Запад требовал от Союза свободы каждой личности. А идеология брежневского времени не могла с этим согласиться. Может чувство того, что Церковь ожидает еще большее осложнение, дали повод отцу перейти к конкретному разговору со мной о духовной жизни. Я чувствовал, что и о. Джепецкий, и о. Буковинский, а затем и о. Кучинский, зная меня, обдумывали, наверное, что необходимо попробовать направить меня в Прибалтику с целью поступления в Семинарию. Поэтому о. Буковинский перешел на прямое предложение, чтобы я поехал к о. Джепецкому на Украину и там может что-то решится. Затем он долго говорил об умении свидетельствовать о Христе в наше время. О необходимости кому-то брать на себя ответственность – быть проповедником в этих краях. Конечно, я не до конца соображал его мысли, но поехать на Украину к о. Брониславу пообещал.
Расставался я с о. Владиславом с какой-то особой грустью. Может не было в моем сердце чувства того, что это последняя наша встреча, но что-то тяжелое легло на мои плечи. Разговор о моем поступлении в Семинарию всегда меня смущал и приводил к какой-то подавленности. Я отчетливо понимал, что это невозможно в той ситуации, в которой я уже к тому времени был. Обыски в моем доме еще в селе, а затем в городе, ясно говорили мне о моей беспомощности. А уповать на волю Божью не умел. Мне нужно было уходить, да и о. Владиславу дорого было время. Я встал и начал прощаться. К моему удивлению, он не подал мне своей опухшей руки, но только обнял меня за плечи, чуть прижал к себе. Уезжал я в свой Целиноград почему-то разбитым и уставшим, и не знал, что о. Владислава я больше не увижу. О том, что его не стало, узнал я после его смерти, возвратившись из командировки. Осенью 1971 года я исполнил просьбу о. Буковинского и поехал на Украину в местечко Шаргород, к о. Брониславу. И хочется в паре слов об этом вспомнить, так как в этой встрече я еще больше узнал об о. Буковинском от о. Джепецкого. Подробности сейчас не помнятся, но разговор касался великого желания о. Буковинского жить среди этих людей, которые были ему так дороги до последнего мгновения его жизни. О. Джепецкий долго говорил об о. Буковинском не только как о близком друге, но и как об особом человеке, умеющем наполнять свою жизнь великой целью. Через пару дней о. Джепецкий дал мне адрес в Каунасе, куда я должен был поехать по совету о. Буковинского, как сказал о. Бронислав. Но это была моя уже вторая поездка в Каунас, и закончилась она безрезультатно, как и первая еще в 1956 году. Волей Божьей было мне осуществить то, о чем говорил о. Буковинский, спустя 20 лет, когда все мы уже жили в совершенно другом измерении.
Говоря об о. Буковинском, конечно, невозможно не говорить о людях, для которых он жил, служил, за которых молился и страдал. С какой теплотой он говорил сам обо всех, с кем его свели пути-дороги. Я многих знал, но время стирает с нашей памяти имена, события. Помню многие семьи, которые принимали о. Буковинского и всех, которые жаждали открыть ему свое сердце. Каждый такой дом – это место музея того времени. Это может быть где-то в районе Кондитерской фабрики или на Михайловке, или Федоровке – по всей широко разбросанной Караганде. И каждый из этих домов становился храмом, потому что в него входил о. Буковинский, а с ним и Христос. Лучше меня могут рассказать только карагандинцы о своем пастыре и о тех, кто ему помогал, кто не досыпал с ним ночей, кто жертвовал порой работой, а может и свободой, кто был с ним до последних минут его жизни и проводил его в последний земной путь. Чтобы до конца понять душу о. Буковинского, увидеть его огромный путь на ниве Церкви Христовой, коснуться его стремлений к святости – необходимо было быть с ним, следовать за ним, слушать его, радоваться его успехами, переживать его неудачи в том трудном борении за души человеческие, которые он вел всю свою жизнь.
Минуло 50 лет – это полвека от тех дней, когда на нашу землю, к людям, пережившим страшные унижения, смерти, страдания, после почти 20-летней бездуховности, без Церкви и таинств пришли первые пастыри, сами измученные в лагерях, но крепко стоявшие в вере в доброту, любовь, в то, что Господь будет жить в сердцах людей. Много их, имена которых святы уже для нас, потому что святостью жили. И в первом ряду этих имен стоит имя о. Владислава Буковинского, так широко известного не только в Казахстане, но всюду, где хотят люди воспрянуть, встать и идти дорогой Истины. Много было дорог у о. Буковинского по всему Союзу. И все они всегда вели его к людям, нуждающимся в его помощи, жаждущим слова Божьего, потому что не могли жить по-другому. И не только дороги, но и бесчисленное множество тропинок, по которым ему нужно было пройти, чтобы каждому сердцу человеческому дать радость присутствия Божьего.
Будем же благодарны Богу за тех, кто смело может идти и вести за собой людей в любую погоду, зная, что ведет их к Вечности. О. Буковинский вел, потому что был и есть светом во тьме и солью земли.
Источник: Поплавский В. Земные десятилетия. – Астана, 2015 г. С. 51-62.
